Кабаны города Каннута - Страница 31

– Вот еще. Пусть тебя шлюхи учат. В качестве премии за регулярные посещения.

– Скажешь тоже. Кто же со шлюхами целуется? – недоуменно дернул плечом Костяк.

– Ты что, совсем не умеешь? – удивилась Даша, пытаясь разглядеть в темноте лицо парня. – Врешь, наверное?

– Где мне учиться? На Пристанях? Или когда в чужие дома залазим?

– А ты не залазь, – заплетающимся языком посоветовала Даша. – Больше свободного времени для поцелуев будет. Ты же уже взрослый мальчик. Когда целуешься, главное правильно губы держать…

От лохматого пахло хорошо выделанной кожей и солнцем. Кожей пах, конечно, жилет, а не парень, но Даша разбиралась в столь мелких деталях уже не очень хорошо. Запах был приятный. От пива кружилась голова. И у губ был вкус темного пива. И совсем не нужно было лохматому учиться целоваться. Умел… Глаза Даши закрывались. Устала,… устала за долгий день. Руки у лохматого были осторожные, вкрадчивые. Ох, скотина он наглая. Неужели не понимает? Широкий порожек дома отдавал спине дневное тепло. Здесь всегда было удобно зелень мельчить для сушки. Руки и ноги налились тяжестью. Лохматый, догадливый и надежный, сейчас творил совсем лишнее. Даша пыталась прервать цепочку бесконечных поцелуев, но уж очень дыхания не хватало. Что же он делает, дурак?

– Ох!

Лохматый двигался мягко и одновременно тяжело. Губы его, то не отпускали рот Даши, то обжигали поцелуями щеку и шею. Пальцы девушки вцепились в мягкую кожу жилета. Отпихивать поздно. Вообще, уже все делать поздно. Тяжело под мужчиной, руки слабеют. Даше хотелось жалобно застонать, но губы были заняты поцелуями.

Лохматый содрогался как от боли. И обнимал до боли. Потом задышал как от боли, осторожно сполз рядом, завозился со штанами.

– Ты зачем? – пробормотала Даша, глядя вверх на звезды. Половину неба закрывала стена и крыша дома. На второй половине сверкал и раскачивался миллиард равнодушных звезд. – Ты зачем это сделал, лохматый?

– Ты же не возражала, – придушенно прошептал парень.

– Я же пьяная. Идиот. Воспользовался как… как… Животное.

– Я не пользовался, – упрямо прошептал лохматый.

– Дурак ты. Как все, – Даша заплакала. – Уходи.

Костяк засопел:

– Уйду. Сама ты…. Эх, разве поймешь вас, кровь благородную. Ты же сама…. А-а, ну тупой я, тупой…

Лохматый взлетел на забор и вмиг исчез.

Даша еще немного посидела на порожке, поплакала и пошла спать. Эле дышала ровно. Выздоровеет. От одеяла пахло сушеными грушами. Решетку с новой, порезанной для сушки, порцией Даша пристроила под крышей над самой койкой. Заворачиваясь в одеяло, девушка в последний раз всхлипнула, и прислушалась к себе – ничего особенно не болело. Предрассудки. Вот и стала женщиной. На пороге, как шалава последняя. Можно сказать, – под забором, – что там, до него два шага. Обидно, но завтра с утра за водой всё равно нужно идти. Встать пораньше…

* * *

Лохматый не приходил. Дня через четыре Эле поинтересовалась:

– А что ворюга не заглядывает? За городом шныряет где-то?

– Наверное, – неохотно сказала Даша. – У них сейчас дел много.

– Угу, – согласилась хозяйка. – Что случилось-то?

– Я откуда знаю? Я же здесь вожусь. Вчера только в бани вышла ненадолго. Там мне про лохматого никто не докладывает.

Эле согласно кивнула и задумчиво сидела на кровати, пока Даша не прошла мимо. Рывок за подол кинул легкую девушку на кровать. Эле обняла ее за шею здоровой рукой, слегка стиснула.

– Я, Даша-Аша, конечно, сейчас хилая, и с камнем на руке. Меня, конечно, можно и не слушаться. Я, может, и не оправлюсь никогда. Но пока я языком ворочаю, будь любезна со мной как с нормальной разговаривать. Понятно?

– Понятно. Я же ничего… – пискнула Даша, сдавленная за шею.

– Говорю – не ври, – пояснила хозяйка.

– Я и не думала, – обиженно сказала Даша. – Я тебе больше курицу варить не буду, а то в ней калорий так много, что ты мне шею открутишь.

– Нет, слаба я еще, – с сожалением сказала Эле.

– Как сказать, – пробормотала девушка и осторожно попыталась высвободиться. Эле ее отпустила, но придержала за руку, заставляя сидеть рядом.

– Говори, давай. Я тебя вдвое старше. В матери гожусь. Мне всё говорить можно. Если и наору, переживешь.

– Я вас, хозяйка, вроде мамой и считаю, – скованно сказала Даша.

Эле погладила хвостик волос девушки:

– Мамка-то твоя настоящая жива?

– Жива. Наверное. Только не вернуться мне никогда, – Даша опустила голову.

– Что у тебя привычка слезу пускать? Как жизнь сложится – одни боги знают. Может еще, и увидишь мамку. Меня больше хозяйкой не называй, нехорошо. Вот через год-два, будешь меня бабкой кликать. Или мамкой. Когда мне четвертый десяток пойдет. За это спасибо, – Эле постучала по гипсу на руке. – Сама бы я не решилась, да потом всю жизнь бы переживала.

– Так еще неизвестно что получится, – осторожно сказал Даша.

– Хуже чем было, не будет. Болит сейчас как-то… правильно. Хотя и чешется зверски. Хоть вой. Ладно, – Эле тряхнула черными волосами, – что у вас-то стряслось?

Даша скованно рассказала про пиво и про дурака лохматого. Не выдержала и захлюпала носом.

– Ты до старости дитем будешь, – вздохнула Эле. – Вот дурочка. Думаешь, всем девкам целку ломают принцы прекрасные? Твой лохматый еще ничего. Вон сколько терпел. Я уж думала – не больной ли? Да успокойся ты. Жизнь длинная, попадется еще и получше хахаль.

– Не хочу я получше, – запротестовала Даша. – Я вообще не хочу.

– Ну-ну, – Эле подергала ее за хвостик. – Еще распробуешь. Что я, не вижу, что ты не из рыбок холодных? В жизни много чего забавного бывает. И в постели. Вот глэстин, к примеру, даром что дарк, но любовник – спятить можно. Да и среди нормальных мужчин попадаются, ничего себе кобельки. А в первый раз… Я как-нибудь тебе расскажу, как у меня было. Потом, а то сейчас тебя, чувствительную, вывернет.